Салимов удел [= Жребий; Судьба Салема; Город зла; Судьба Иерусалима ] - Стивен Кинг

Ты воскресил мертвого, дай же брату нашему Дэниелу вечнуюжизнь.

(«Я принес тебе жертву. Левой рукою я принес ее»). МайкРайерсон вдруг соскочил в могилу и начал бешено орудовать лопатой. Земля летеланаверх коричневыми взрывами. Наконец лезвие лопаты ударилось о дерево. Райерсонсмел с боков остатки земли, а потом опустился на колени и начал наносить полатунной дужке замка удар за ударом.

У ручья заплюхали лягушки, в тени пел козодой и где-топронзительно раскричались ночные птицы.

Шесть пятьдесят.

«Что я делаю? — спросил он себя. — Что, скажите на милость,я делаю?»

Он стал коленями на крышку гроба и попытался обдумать свойвопрос, но с изнанки сознания что-то подстегивало — скорее, скорее, солнцесадится… тьма, не застань меня здесь.

Он замахнулся лопатой и в последний раз ударил по замку. Тотсломался. В последнем проблеске рассудка Майк взглянул наверх. С украшенногоразводами грязи и пота лица неподвижно смотрели набрякшие белые круги глаз.

На груди небес засияла Венера. Тяжело дыша, Майк вылез измогилы, растянулся во весь рост на животе и пошарил в поисках защелок,удерживавших крышку гроба. Он отыскал их и открыл. Крышка отскочила кверху,петли заскрипели (точь-в-точь как Майк представлял себе) и показались розовыйшелк, потом рука в темном рукаве (Дэнни Глика похоронили в деловом костюме),потом… потом лицо.

У Майка захватило дух.

Глаза оказались открыты. Точно, как Майк и думал. Широкооткрыты, а остекленения не было и в помине. В последнем свете умирающего дняони искрились некой отвратительной жизнью. В этом лице не было смертнойбледности — казалось, под розовой кожей щек бурлят жизненные соки.

Майк попытался оторваться от поблескивающих неподвижных глаз— и не смог.

Он пробормотал: «Иисусе…»

Уменьшающаяся арка солнца скрылась за горизонтом.

5

Марк Питри трудился в своей комнате над моделью ЧудовищаФранкенштейна и слушал, как внизу, в гостиной, разговаривают родители. Комнатамальчика находилась на втором этаже сельского домика, который Питри купили наюжной Джойнтер-авеню и, хотя сейчас дом отапливался современной топкой намасле, старые колосники второго этажа никуда не делись. Сначала, когда домобогревался с кухни центральной печью, колосники с теплым воздухом предохраняливторой этаж от излишнего охлаждения (правда, первая хозяйка дома, жившая здесьсо своим суровым мужем-баптистом с 1873 по 1896 год, все равно брала в постельобернутый фланелью разогретый кирпич), но сейчас им нашлось другое применение.Они великолепно проводили звук.

Хотя родители Марка сидели внизу, в гостиной, они с тем жеуспехом могли бы обсуждать свое чадо прямо у него под дверью.

Однажды (тогда они еще жили в своем старом доме и Марку быловсего шесть) отец застукал его подслушивающим под дверями. Он привел сынустарую английскую пословицу: не подслушивай у замочной скважины — не придетсясердиться. То есть, пояснил он, можно услышать о себе нечто такое, что придетсятебе не по вкусу.

Ну, есть ведь и другая пословица. Заранее предупрежден —заранее вооружен.

В свои двенадцать лет Марк Питри был чуть ниже среднегороста и выглядел несколько субтильным. Несмотря на это, двигался мальчик с грациейи гибкостью, присущими далеко не всем его сверстникам, которые с виду состоятсплошь из локтей, коленок и заживающих болячек. Кожа у Марка была светлой,почти молочно-белой, а черты, о которых со временем начнут говорить «орлиные»,пока что казались чуточку женственными. Это причиняло ему определенныенеприятности и до происшествия с Ричи Боддином в школьном дворе, и Марк ужепринял решение справляться с этим самостоятельно. Он проанализировал проблему.Почти все задиры, решил Марк, здоровенные, злые и неуклюжие. Они пугают тем,что могут обидеть или сделать больно, а дерутся нечестно. Значит, если небояться, что будет немного больно, и быть готовым подраться не по правилам,забияку можно победить. Ричи Боддин стал первым полным доказательством этойтеории. С задирой из начальной школы в Киттери Марк разошелся вничью (что былосвоего рода победой: окровавленный, но не сломленный задира из Киттеридобровольно объявил собравшимся на школьном дворе, что они с Марком Питри —дружки. Марк, который считал забияку из Киттери тупым куском дерьма, непротиворечил. Он понимал, что такое благоразумие). Разговаривать с забияками неимело смысла. Ричи Боддины мира сего понимали только один язык: язык боли. Маркполагал, что именно поэтому миру всегда выпадали тяжелые времена, когдатребовалось поладить. В тот день его отослали из школы, и отец очень сердился,пока смирившийся с ритуальной поркой свернутым в трубку журналом Марк не сказалему, что даже Гитлер был в душе просто Ричи Боддином. Тут отец расхохотался каксумасшедший, и даже мать прыснула. Порка была предотвращена.

Сейчас Джун Питри говорила:

— Думаешь, это повлияло на него, Генри?

— Трудно сказать. — И по паузе Марк догадался, что отецраскуривает трубку. — У него лицо шут знает какое непроницаемое.

— Однако в тихом омуте черти водятся, — она замолчала.

Мать всегда говорила что-нибудь вроде «в тихом омуте чертиводятся» или «взялся за гуж — не говори, что не дюж». Он нежно любил обоих, ноиногда они казались такими нудными, точь-в-точь книжки в том отделе библиотеки,где хранятся фолианты. И такими же пыльными.

— Они же шли к Марку, — снова начала Джун. — Поиграть с егожелезной дорогой… И вот один умер, а другой пропал! Не води себя за нос, Генри.Мальчик что-то чувствует.

— Он прочно стоит на земле обеими ногами, — отозвался мистерПитри. — Что бы он ни чувствовал, я уверен, он держит себя в руках.

Марк приклеил левую руку чудовища Франкенштейна в выемкуплеча. Это была особым образом обработанная «авроровская» модель — в темнотеона светилась зеленым, так же, как пластмассовый Иисус, которого Марк получил ввоскресной школе в Киттери за то, что от начала до конца выучил одиннадцатыйпсалом.

— Я иногда думал, что одного мало, — говорил отец. — Помимовсего прочего, это пошло бы Марку на пользу.

И мать, игривым тоном:

— Нельзя сказать, чтоб мы не старались, милый…

Отец хрюкнул.

В разговоре наступила долгая пауза. Марк знал, что отецлистает «Уоллстрит джорнел», а у матери на коленях — роман Джейн Остин или,может быть, Генри Джеймса, их она перечитывала снова и снова. Марк никак не могпонять, зачем читать книжку больше одного раза. Ведь знаешь, чем дело кончится.

— Думаешь, не опасно отпускать его в лес за домом? — вскореспросила мать. — Говорят, где-то в городе есть зыбучие пески…